Французский философ и теолог

Родился: 1612 г. Умер: 1694 г.

ДОМИНАНТА ОРИГИНАЛЬНОСТИ:

• Люди созданы не для того, чтобы проводить время, изме­ряя линии, исследуя соотношение углов и изучая различные движения материи. Ум их слишком велик, а жизнь слишком коротка и время слишком драгоценно, чтобы тратить его на столь незначительные предметы. Но они обязаны быть справедливыми, беспристрастными и разумными во всех сво­их рассуждениях, делах и поступках. Это главные качест­ва, которые они должны в себе вырабатывать и развивать.
  

Мысли

Логике принадлежит всё, что ей служит.

Как показывает опыт, из тысячи молодых людей, изучающих логику, не наберется и десятка таких, кто спустя полгода после окончания курса вспомнит из нее хоть самую малость.

Деление в логике есть расчленение целого на то, что оно в себе содер­жит. Главная цель деления — облегчить ум.

Очень часто доводится слышать, как люди обращают друг к дургу одни и те же упреки, называя друг друга, к примеру, упрямыми, при­страстными, придирчивыми, когда они придерживаются разных мнений. Мало бывает таких тяжб, чтобы спорящие не обвиняли друг друга в затя­гивании процесса и в сокрытии правды с помощью хитросплетений, так что правые и неправые говорят почти что одним языком, сетуют на одно и то же и приписывают друг другу одни и те же пороки. Это одна из наших главных бед: истина и заблуждение, справедливость и несправед­ливость окутываются из-за этого столь густым мраком, что большинство людей неспособно их различить; поэтому многие наугад и вслепую присо­единяются к одной из сторон, а иные осуждают обе стороны как равно заблуждающиеся.

Порождается эта странность той же болезнью, из-за которой каждый исходит из принципа, что он прав: ведь отсюда нетрудно заключить, что все, кто нам перечит, упрямы, поскольку быть упрямым — значит не со­глашаться с тем, кто прав.

Человек по природе своей не только самолюбив — он еще и ревнив, завистлив, злобен по отношению к другим людям. Ему трудно прими­риться с тем, что у кого-то есть преимущество перед ним: он хочет, чтобы всеми преимуществами обладал только он один; а так как знать истину и нести людям новый свет — это определенное преимущество, человек втай­не алчет похитить у других эту славу, что часто заставляет его безоснова­тельно оспаривать чужие мысли и изобретения.

Было бы неверно порицать споры вообще; напротив, можно сказать, что если их правильно вести, нет ничего, что открывало бы большие воз­можности и для того, чтобы найти истину, и для того, чтобы убедить в ней других. Ум, занятый только исследованием какого-либо предмета, обык­новенно слишком холоден и слишком вял; ему нужен некоторый пыл, оживляющий его и пробуждающий в нем идеи.

Мы редко рассматриваем вещи во всех подробностях; мы судим о них по самому сильному своему впечатлению и воспринимаем только то, что нас больше поражает. Так, если в чьем-либо рассуждении мы находим мно­го истин, мы не замечаем примешанных к ним заблуждений, и, наоборот.

Столь ценимая людьми доблесть, побуждающая тех, что слывут храбрецами, без боязни устремляться навстречу величайшим опасностям, час­то бывает следствием того, что ум их находится во власти пустых и об­манчивых образов. Немногие воистину не дорожат жизнью, и те, кто, кажется, с таким бесстрашием встречает смерть лицом к лицу, бросаясь на прорыв или отбивая натиск, врага, трепещут так же, как и другие, и часто даже больше других, когда она настигает их в постели. А то велико­душие, какое они порой проявляют, объясняется тем, что они живо пред­ставляют себе, с одной стороны, насмешки, ожидающие трусов, а с дру­гой — похвалы, достающиеся храбрецам, и этот двоякий призрак, завла­девший ими, отвращает их от мыслей об опасности и смерти.Так, офицеры обыкновенно мужественнее солдат, дворяне мужествен­нее людей иного звания: они более чувствительны ко всему, что касается чести, ибо в этом отношении им есть что терять и приобретать.

Как вы думаете, для чего, выезжая в карете, берут с собой столько лакеев? Вовсе не для того, чтобы пользоваться их услугами, — ведь они скорее стесняют, — а с единственной целью дать понять каждому встреч­ному, что это проезжает чрезвычайно важная особа; мысль о том впечат­лении, какое производит на людей столь роскошная карета, льстит тщес­лавию ее владельца.

Жизнь в одиночестве невыносима.

Нам доставляет удовольствие рассказывать об опасностях, коим мы подвергались, потому что из этих злоключений каждый выносит пред­ставление о себе самом как о человеке благоразумном или же снискавшем особое благоволение Божие. Мы охотно говорим о недугах, от которых нам удалось исцелиться, потому что мы представляемся себе достаточно крепкими, чтобы сопротивляться тяжелым болезням.

Мы стараемся одержать верх во всем, даже в азартных играх, где не нужно никакого умения, и даже тогда, когда играем не для выигры­ша. Оттого что к своей идее самих себя мы присоединяем идею счас­тливого человека, нам кажется, что судьба остановила на нас свой вы­бор и что она благосклонна к нам за наши достоинства. Это мнимое счастье мы даже рассматриваем как некое постоянное свойство, даю­щее право и впредь рассчитывать на удачу. Поэтому есть люди, с кото­рыми игроки садятся играть в паре охотнее, чем с другими, что уж и вовсе смешно, ибо мы, конечно, можем сказать, что человек был счас­тлив до определенного момента, но вероятность быть счастливым в следующий момент у него нисколько не больше, чем у людей, которые были всех несчастнее.

Когда говорят, что мы должны сообразовывать тон своего голоса с ушами людей, которые нас слушают, то подразумевают под этим всего лишь, что надо говорить достаточно громко, чтобы нас услышали. Но они упускают из виду важное свойство голоса, ибо тон значит порой не мень­ше, чем сами слова. Бывает голос для наставлений, голос для лести, голос для порицания. Часто хотят, чтобы слова не просто дошли до ушей того, к кому обращаются, а задели и уязвили его; и никто не счел бы подобаю­щим, если бы лакей, которого бранят, быть может, слишком громко, отве­тил: «Сударь, говорите потише, я вас прекрасно слышу», поскольку тон является частью внушения и необходим для образования в уме той идеи, которую в нем хотят запечатлеть.

Коль скоро божественные истины возвещаются не просто затем, чтобы их знали, а затем, чтобы их принимали с любовью и благоговением, благородная, возвышенная и образная манера, в какой их излагали святые отцы, без сомнения, подходит к ним гораздо больше, нежели простой, лишенный всяких фигур стиль схоластиков, потому что она не только позволяет поведать нам эти истины, но и передает чувства любви и благоговения, с коими говорили о них отцы.

Человеческий ум подвержен не единственному виду болезни: он стра­дает различными, в том числе и прямо противоположными недугами. Есть глупая простота, когда человек верит в самые невероятные вещи. Но есть и глупое самомнение, когда человек осуждает как ложное все, что не вмещается в узких пределах его ума. Люди часто проявляют любопытство к пустякам и равнодушны к важным вещам. Ложные истории распростра­няются во все концы, а совершенно истинные остаются для многих неиз­вестными.

Авторитет того, кто выдвигает какое-либо положение, и манера, в ка­кой оно выдвигается, — два настолько сильных средства убеждения, что лишь редкий ум способен перед ними устоять.

Существует нелепая и, однако, весьма распространенная иллюзия, а именно: верить, что человек говорит истину, потому что он знатен, богат или облечен саном.

Люди не любят проводить различия: различение их затрудняет, им нужно всё или ничего. Если они по какой-то причине испытывают к чело­веку доверие, они верят ему во всем; если к кому-то у них доверия нет, они ни в чем ему не верят; они любят короткие, решительные и ближай­шие пути. Но подобная настроенность, хотя она свойственна очень мно­гим, противна разуму, который подсказывает нам, что одним и тем же людям надо верить не во всем, поскольку не во всем они превосходят других, и что нельзя умозаключать таким образом: «Этот человек степен­ный, значит, он умен и сведущ во всех вопросах».

Испытывая жгучую страсть к почестям и наслаждениям, люди, естес­твенно, высоко ценят богатство и вообще все, что доставляет эти почести и наслаждения. Из-за любви ко всем этим вещам, имеющим для них боль­шую цену, тех, кто ими обладает, они почитают счастливыми и поэтому ставят их выше себя, взирая на них как на людей выдающихся и благо­родных. Привычка смотреть на них с почтением незаметно переносится с их состояния на самый их ум. Люди редко делают что-либо наполовину; и вот их уже наделяют душою столь же высокой, как и занимаемое ими положение, и их мнение признают неоспоримым. В этом причина дове­рия, которое им обычно оказывают в делах. Но еще сильнее эта иллюзия в самих вельможах. Они не заботятся о том, чтобы исправить впечатление, какое на них производит их состоя­ние. Среди них мало таких, которые не использовали бы в качестве дово­да свое положение и богатства и не считали бы, что их мнения должны одерживать верх над мнениями нижестоящих. Они не выносят, когда люди, на которых они смотрят с презрением, выказывают не меньше здравого смысла и ума, чем они сами, и потому они так нетерпимы к малейшим возражениям.